Часто из уст далёких от философии необразованных обывателей можно слышать мнение, что философия Ницше не имеет отношения к политике и вокруг имени и идей Ницше невозможно образование радикального неоаристократического политического движения.
О политических мотивах в творчестве мыслителя известно широко. Но чтобы покончить с ошибочными представлениями об аполитичности Ницше обратимся к мнению самого философа, высказанному им в письмах к его знакомым и друзьям:
Из письма Францу Овербеку в Мюнхен (Зильс-Мария, 14 сентября 1884 года):
«Событием этого лета был визит барона фон Штайна. Рядом с ним я всё время острейшим образом ощущал, какая практическая задача вытекала бы из моей жизненной задачи, если бы только я располагал достаточным числом молодых людей совершенно определённого свойства».
Из письма Элизабет Ницше в Наумбург (Ницца, середина марта 1885 года):
«Некоторые умники в Германии считают меня помешанным и даже рассказывают, что я умер в сумасшедшем доме».
(Как видим, тогда же появились слухи о помешательстве Ницше и стремление решить его судьбу помещением, в дом для умалишённых которое, к радости политических и идеологических противников Ницше удастся осуществить через 4 года).
Из письма Францу Овербеку в Базель (Ницца, 31 марта 1885 года):
«Моё стремление иметь учеников и наследников то и дело лишает меня терпения и склоняет к глупостям, которые опасны для жизни».
Из письма Георгу Брандесу в Копенгаген (Ницца, 2 декабря 1887 года):
«Выражение «аристократический радикализм», которое Вы употребили, очень удачно. Это, позволю себе сказать, самые толковые слова, какие мне до сих пор доводилось о себе прочесть».
Из письма Карлу Шпиттелеру в Нейвевиль (Зильс, Энгадин 25 июля 1888 года):
«Я один из немногих, кто не опасается себя скомпрометировать: весьма опасный сорт людей. На деле я пользуюсь немалым авторитетом и становлюсь, исподволь, весьма читаемым автором. Быть самым независимым умом Европы – это что-то. У меня в каждом городе, даже в Балтиморе, есть кружки почитателей».
Из письма Кайзеру Вильгельму 2-му (Турин, начало декабря 1888 года):
«Я вызываю на поединок не то, что живёт сейчас, — я вызываю целые тысячелетия. Я противоречу и, несмотря на это, я – противоположность духа отрицания… Ибо когда этот вулкан придёт в действие, земля содрогнется в конвульсиях, каких ещё не бывало: понятие политики целиком растворится в войне идей, все институты власти взлетят на воздух, и будут войны, каких ещё не бывало».
Из письма Георгу Брандесу в Копенгаген (Турин, начало декабря 1888 года):
«Мы угодили в большую политику, даже в глобальную…Всё что сегодня на поверхности – Тройственный союз, социальные вопросы – полностью раствориться в размежевании индивидуальностей; у нас будут войны, которых не было, но не между нациями, не между сословиями: всё взлетит на воздух, — я самый опасный на свете динамит. Через три месяца я собираюсь дать поручение взяться за максимальное издание рукописи «Антихристианин. Переоценка всех ценностей»; она будет оставаться в тайне: послужит мне для агитации. Мне понадобятся переводы на все основные европейские языки, и когда произведение, наконец, появиться, я рассчитываю, что первый тираж на каждом языке составит миллион экземпляров. Я думал о Вас в связи с датским, о господине Стриндберге – в связи с шведским изданием. Поскольку речь идёт о сокрушительном ударе по христианству, очевидно, что единственная в мире сила, заинтересованная в уничтожении христианства – это евреи. Здесь – инстинктивная вражда, не мнимая, как у каких-нибудь «вольнодумцев» или социалистов – чёрт знает, что сотворил бы я с этими вольнодумцами. Следовательно, мы должны твёрдо знать потенциальные возможности этой расы и в Европе, и в Америке – ведь ко всему прочему такому движению нужен большой капитал. Вот единственная естественно подготовленная почва для величайшей из войн истории; прочие союзники могут браться в расчёт только после этой битвы. Это новая власть, которая здесь возникнет, сумеет в два счёта стать первой всемирной властью; если же прибавить, что господствующие классы стоят пока на стороне христианства, то ясно, что именно они обречены на корню, поскольку все сильные и жизнеспособные единицы неизбежно отпадут от них. В этих обстоятельствах все духовно нездоровые расы увидят в христианстве повелевающую им веру и, следовательно, заступятся за ложь – не нужно быть психологом, чтобы это предугадать. Результат таков, что здесь динамитом поднимет на воздух все способы организации стада, все возможные конституции, противник же не сможет выдвинуть чего-либо нового и окажется к тому же не готов к войне. Офицеров приведёт на нашу сторону их инстинкт; то, что быть христианином – в высшей степени нечестно, трусливо, нечистоплотно» — это заключение можно безошибочно вывести из моего «Антихристианина»… Что касается германского кайзера, то я знаю, как следует обходиться с такими медноголовыми кретинами… Если мы победим, власть на земле будет в наших руках, и всеобщий мир тоже… Мы преодолели абсурдные границы между расами, нациями и классами: существует лишь иерархия личностей, но зато это – иерархическая лестница немыслимой длины».
(Таким образом, Ницше не только предполагал создание политического движения, но даже составил предположительный план всемирного государственного переворота).
Из письма Францу Овербеку (Турин, 26 декабря 1888 года):
«Я как раз работаю над меморандумом для дворов европейских держав с целью создания анти-немецкой лиги. Я хочу надеть на «рейх» смирительную рубашку и спровоцировать его на безнадёжную войну. Я не успокоюсь до тех пор, пока молодой кайзер и иже с ним не будут у меня в руках».
Итак, антихристианская агитация, объединение офицерства и еврейского капитала, вооружённое свержение прогнивших европейских режимов, но для чего? Каков вектор политических устремлений Ницше? Каков его политический идеал? Об этом каждый желающий может прочесть в 57-м пункте «Антихристианина» — книги, которую Ницше намеревался издать миллионными тиражами на всех основных европейских языках и по собственному утверждению использовать для агитации.
Ален де Бенуа о тоталитаризме
То, к чему стремятся тоталитарные режимы, когда они хотят искоренить «классового» или «расового» врага, это не просто подавить любую оппозицию. Дело в выстраивании всего общества по единой модели, считающейся самой лучшей. Это, в сущности, жажда Однородности, стремление свести к единому все человеческое разнообразие, всю сложность социального организма, которое толкает эти режимы к тому, чтобы исключить любой уход в сторону, любое отклонение, любую множественность. Определяя это стремление к унификации, можно было бы говорить об идеологии Однородности и проследить ее генеалогию. В давние времена эта идеология была ограничена утверждением, что люди, по ту сторону того, что отличает их друг от друга в их конкретном существовании, являются вместилищами души, что помещает их в равные отношения с Богом. Но в современную эпоху эта идея была перенесена на профаническую сферу. К идее, что все люди, в принципе, одинаковы, добавилось убеждение, что они должны стать таковыми на этом свете ценою стирания различий. Ясно, что речь шла о том, чтобы сделать людей все более похожими друг на друга. И именно это тоталитарные режимы пытались сделать с большей степенью жестокости. Если предположить, что эта жажда Однородности является подлинной сущностью тоталитаризма, то тогда формы, которые он мог принимать, становятся второстепенными. Если давать определение тоталитаризму, исходя не из его практики и методов, но из его устремлений и его цели, то открывается совсем другая перспектива. Это позволяет без оптимизма ответить на вопрос, поставленный Куртуа: «Только будущее скажет, был ли феномен тоталитаризма только эпизодом в истории двадцатого столетия, или он продолжит развитие в новых формах в двадцать первом веке». Так как идеология Однородности в ходу сейчас больше, чем никогда. Неодолимая поступь глобализации, имеющей техническую, экономическую и финансовую сущность, постоянно ведет к постепенному уничтожению народов и культур, коллективных идентичностей и различных образов жизни. Кроме того, власти располагают сегодня средствами контроля, о которых прежние тоталитарные режимы могли только мечтать. Разве не было бы возможным мягким путем и с согласия самих жертв суметь достичь того состояния Однородности, которое тоталитарные системы стремились насадить силой? Токвиль и Ницше с совершенно разных точек зрения, кажется, предвидели это. Планета, превращенная в огромный однородный рынок, общество надзора, постепенно распространяющее свое влияние: «новая форма» тоталитаризма может быть только такой.
Ницшеанство
Ницшеанство это био-центричный подход, состоящий в препарировании ценности любой рассматриваемой идеологии на предмет их следования принципом поддержания и развития жизни. В рамках этого подхода любые религиозные, политические, этические, нравственные и моральные идеалы рассматриваются как средство обеспечения и развития форм физиологической жизнедеятельности и экспансии индивида или социума. Причина маргинальности ницшеанства в общественном сознании связана с тем, что в случае экстраполяции этого подхода на историю человечества однозначно констатируется контр-витальность системо-образующих постулатов большинства господствующих форм религиозных, политических и моральных систем.
Согласно взглядам Ницше парадигма модерна, демократические и социалистические тенденции европейского общества усиливающиеся в период с 18-19-го вв. ознаменовывают собой начало катастрофы более ужасной чем упадок средневековья.
Позитивную программу действий мыслители ницшеанского дискурса, начиная с самого Фридриха Ницше и заканчивая Юлиусом Эволой и Хосе Ортегой-И-Гассетом видели в формировании класса новой знати, который был бы в состоянии выступить против декадентских тенденций современного общества.
Ницше об иерархической структуре общества.
В каждом здоровом обществе выступают, обусловливая друг друга, три физиологически разнопритягательных типа, из которых каждый имеет свою собственную гигиену, свою собственную область труда, особый род чувства совершенства и мастерства. Природа, а не Ману отделяет одних — по преимуществу сильных духом, других — по преимуществу сильных мускулами и темпераментом и третьих, не выдающихся ни тем, ни другим — посредственных: последние, как большинство, первые, как элита. Высшая каста — я называю её кастой немногих — имеет, будучи совершенной, также и преимущества немногих: это значит — быть земными представителями счастья, красоты, доброты. Только наиболее одарённые духовно люди имеют разрешение на красоту, на прекрасное; только у них доброта не есть слабость. Pulchrum est paucorum hominum: доброе есть преимущество. Ничто так не возбраняется им, как дурные манеры, или пессимистический взгляд, глаз, который всё видит в дурном свете, или даже негодование на общую картину мира. Негодование — это преимущество чандалы; также и пессимизм. “Мир совершенен” — так говорит инстинкт духовно одарённых, инстинкт, утверждающий жизнь: “несовершенство, всё, что стоит ниже нас, дистанция, пафос дистанции, сама чандала, — всё принадлежит к этому совершенству”. Духовно одарённые, как самые сильные, находят своё счастье там, где другие нашли бы свою погибель, — в лабиринте, в жестокости к себе и другим, в исканиях; их удовольствие — это самопринуждение; аскетизм делается у них природой, потребностью, инстинктом. Трудную задачу считают они привилегией; играть тяжестями, которые могут раздавить других, — это их отдых…
Познание для них форма подвижничества. — Такой род людей более всех достоин почтения — это не исключает того, что они самые весёлые, радушные люди. Они господствуют не потому, что хотят, но потому, что они существуют; им не предоставлена свобода быть вторыми. — Вторые — это стражи права, опекуны порядка и безопасности, это благородные воины, это прежде всего король, как высшая формула воина, судьи и хранителя закона. Вторые — это исполнители сильных духом, их ближайшая среда, то, что берёт на себя всё грубое в господстве) их свита, их правая рука, их лучшие ученики. — Во всём, повторяю, нет ничего произвольного, ничего “деланного”; всё, что нe так, то сделано, — природа там опозорена… Порядок каст, иерархия, только и формулирует высший закон самой жизни; разделение трёх типов необходимо для поддержания общества, для того, чтобы сделать возможными высшие и наивысшие типы, — неравенство прав есть только условие к тому, чтобы вообще существовали права. — Право есть привилегия. Преимущество каждого в особенностях его бытия. Не будем низко оценивать преимущества посредственных. Жизнь, по мере возвышения, всегда становится суровее, — увеличивается холод, увеличивается ответственность. Высокая культура — это пирамида: она может стоять только на широком основании, она имеет, как предпосылку, прежде всего сильную и здоровую посредственность. Ремесло, торговля, земледелие, наука, большая часть искусств, одним словом, всё, что содержится в понятии специальной деятельности, согласуется только с посредственным — в возможностях и желаниях; подобному нет места среди исключений, относящийся сюда инстинкт одинаково противоречил бы как аристократизму, так и анархизму. Чтобы иметь общественную полезность, быть колесом, функцией, для этого должно быть естественное призвание: не общество, а род счастья, к которому способно только большинство, делает из них интеллигентные машины. Для посредственностей быть посредственностью есть счастье; мастерство в одном, специальность — это естественный инстинкт. Было бы совершенно недостойно более глубокого духа в посредственности самой по себе видеть нечто отрицательное. Она есть первая необходимость для того, чтобы существовали исключения: ею обусловливается высокая культура. Если исключительный человек относится к посредственным бережнее, чем к себе и себе подобным, то это для него не вежливость лишь, но просто его обязанность… Кого более всего я ненавижу между теперешней сволочью? Сволочь социалистическую, апостолов чандалы, которые хоронят инстинкт, удовольствие, чувство удовлетворённости рабочего с его малым бытием, — которые делают его завистливым, учат его мести… Нет несправедливости в неравных правах, несправедливость в притязании на “равные” права… Что дурно? Но я уже сказал это: всё, что происходит из слабости, из зависти, из мести. — Анархист и христианин одного происхождения.
Фридрих Ницше. Гомеровское соревнование
Как говорят о гуманности, то в основе лежит понятие, что это именно то, что отделяет и отличает человека от природы. Но такого разделения в действительности не существует: «природные» качества и специально так называемые «человеческие» срослись нераздельно. Человек в своих высших и благороднейших способностях — вполне природа и носит в себе ее жуткий, двойственный характер. Его ужасные качества, считающиеся нечеловеческими, являются, может быть, именно той благородной почвой, на которой только и может вырасти вся гуманность побуждений, действий и творений.
Фридрих Ницше. Греческое государство
Мы, люди новых времен, считаем нашим преимуществом перед греками два понятия, которые как будто служат утешением миру, держащему себя совершенно по-рабски и при этом боязливо избегающему слова «раб»: мы говорим о «достоинстве человека» и о » достоинстве труда». Все мучается из-за того, чтобы жалко прожить жалкую жизнь; эта ужасная потребность ведет к изнурительному труду, и вот на него соблазненный «волею» человек (или, вернее, человеческий интеллект) при случае смотрит с восхищением как на нечто полное достоинства. Но для того, чтобы труд мог требовать себе почетных титулов, необходимо, прежде всего, чтобы само существование, для которого он является мучительным средством, имело бы больше ценности и достоинства, чем это до сих пор было раскрыто в серьезных философиях и религиях. Что должны мы находить в рабочей нужде всех миллионов людей, как не стремление существовать во что бы то ни стало, то же всемогущее стремление, в силу которого и чахнущие растения запускают свои корни в каменистую почву!
АНТИХРИСТ. ПРОКЛЯТИЕ ХРИСТИАНСТВУ
Эта книга принадлежит немногим. Может быть, никто из этих немногих ещё и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратустру; как мог бы я смешаться с теми, у кого лишь сегодня открываются уши? Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся posthum.
Также и настоящее сочинение — заглавие выдает это — есть прежде всего отдых, солнечное пят но, прыжок в сторону, в праздность психолога, Быть может, также новая война? И будут выслежены новые идолы?… Это маленькое сочинение есть великое объявление войны; что же касается выслеживания идолов, то на сей раз это не временные, а вечные идолы, к которым я здесь прикасаюсь молотом, как камертоном, — не существует вообще более старых, более уверенных, более надутых идолов… А также более пустых… Это не препятствует тому, что в них больше всего верят; да и говорят, особенно в важнейшем случае, отнюдь не идолы…
Фридрих Ницше. К генеалогии морали
Полемическое сочинение «К генеалогии морали» было замыслено как приложение к «По ту сторону добра и зла». Внешним поводом к его написанию послужила волна кривотолков, обрушившаяся на автора в связи с предыдущей работой, так что дело шло о предварении ex post facto основного текста своего рода «Пролегоменами». Ницше уже по выходе книги в свет отмечал даже возможность повторения заглавия прежней книги и прибавления к нему подзаголовка: «Дополнение. Три рассмотрения». Написанная за 20 дней (между 10 и 30 июля 1887 г.), рукопись была опубликована в ноябре того же года в издательстве К.Г. Наумана; расходы на издание пришлось оплачивать автору.
Фридрих Ницше. По ту сторону добра и зла
«По ту сторону добра и зла» (1886) – этапная работа Фридриха Ницше, которая предваряет заключительный, наиболее интенсивный период его творчества, отмеченный подведением философских итогов предшествующей человеческой истории и предвидением важнейших социальных и духовных коллизий ХХ века. Идея сверхчеловека, сформулированная в книге «Так говорил Заратустра», развивается в новом сочинении Ницше в форме отточенных аналитических афоризмов, в которых сконцентрирована острая авторская критика современности – ее философии, науки, искусства, политики и, главное, морали. На страницах этой пророческой работы, не случайно имеющей подзаголовок «Прелюдия к философии будущего», немецкий мыслитель предсказал и грядущий распад европейской духовности, и «восстание масс» с последующим воцарением «грядущего хама», и нивелирование личности под флагом всеобщего равенства людей, и грандиозную борьбу за мировое господство, и тоталитаризм как следствие демократизации Европы. Неизбежность этих событий и явлений продиктована, по мысли Ницше, чреватой тиранией «моралью рабов», которой отравлено его время и над которой он призывает возвыситься философов будущего, способных, как ему представляется, стать по ту сторону добра и зла.
A.R.E.S. 